Стеснительный и нелюдимый, юный Бёртон предпочитал проводить время в одиночестве: рисовать, размышлять о жизни и смерти, сидя между могил на провинциальном кладбище, посещать местный кинотеатр.
Тим Бёртон (Timothy Walter Burton) вырос в Бёрбанке, штат Калифорния. Расположенная к северу от Лос-Анджелеса «медиа-столица США наполнена штабами таких крупных кинокомпаний как The Walt Disney Company, NBC, Warner Bros.
А когда-то это был тихий пригород Лос-Анджелеса. В то время за 50 центов можно было посмотреть аж три фильма (большинство из них были низкобюджетными ужастиками). Эти кинокартины – о вампирах и оборотнях, нашествии инопланетян и фантастических чудовищах – во многом сформировали внутренний мир Тима Бёртона и эстетику его будущих фильмов.
Как сказал однажды сам режиссер: «Мои родители говорили, что я начал смотреть кино о монстрах еще до того, как начал говорить или ходить. Я никогда не боялся монстров, скорее наоборот – сочувствовал им».
Бёртон снимает кино о неразрывности жизни и смерти, о триумфе индивидуальности, о людях, которых любой обыватель посчитал бы странными, и о чудовищах, зачастую вызывающих сочувствие и симпатию, как Эдвард с руками-ножницами или мертвая невеста Эмили.
Роберт Вине (Robert Wiene), Фридрих Мурнау (Friedrich Wilhelm Murnau) и Фриц Ланг (Friedrich Christian Anton Lang) тоже создавали чудовищ, выплескивая на экран тоску и боль немецкого народа. Однако их монстры были куда страшнее бёртоновских, поскольку немецкий киноэкспрессионизм – это кошмарный сон старой империи, утраченные иллюзии погрузившейся во мрак послевоенной Германии.
Запрет на импорт и показ иностранных фильмов, принятый правительством Веймарской республики в 1916 году, и отвращение ко всему германскому после окончания Первой мировой войны привели к относительной изолированности немецкого кинематографа 1920-1930-х годов. И если Голливуд в это время снимает незатейливые комедии в надежде подарить редкую улыбку измученным зрителям, то германские режиссеры создают мрачные кинокартины о смерти, сомнамбулах и сумасшествии.
В фильме Роберта Вине «Кабинет доктора Калигари» (1920 г.) сомнамбула Чезаре, который спит в деревянном ящике и просыпается лишь по приказу своего господина, предсказывает зрителям скорую смерть на ярмарке, а город тем временем потрясает череда таинственных убийств. Это первый в истории кинофильм, где показывается измененное состояние человеческого сознания (для того, чтобы как можно лучше отобразить безумие, режиссеры-экспрессионисты использовали подвижную камеру).
Присмотритесь: разве сомнамбула Чезаре не напоминает вам Эдварда Руки-ножницы? Герои немецкого киноэкспрессионизма с их бледными лицами и черными провалами глаз вообще выглядят как предшественники бёртоновских персонажей: так, доктор Калигари стал прототипом Пингвина в фильме «Бэтмен возвращается», а у изобретателя Ротванга из «Метрополиса» (1927 г.) Фрица Ланга есть внешнее сходство с бизнесменом Максом Шреком. Да и при взгляде на мрачный Готэм, созданный Бёртоном, сразу же вспоминается Метрополис с его футуристическими зданиями и промышленным Адом.
Немецкий киноэкспрессионизм – это острые углы и ломаные линии; искривленное и деформированное пространство; контрастное освещение и игра светотени; экспрессивная игра актеров и яркий грим; нарочито крупные планы, необычные ракурсы и искаженная реальность.
Контрастность – один из любимых бёртоновских приемов: чёрные лондонские трущобы отличаются от ярких мечтаний миссис Ловетт, а маленький заснеженный городок, где живет семья Чарли Бакета, выглядит серым и унылым по сравнению со сладким сказочным королевством Вилли Вонки.
Как и классики немецкого киноэкспрессионизма, Бёртон предпочитает воссоздавать декорации в закрытых павильонах и не чурается экспериментов с углом съемки – стоит вспомнить хотя бы финал «Чарли и Шоколадной фабрики», где камеру поместили в рот Вилли Вонке (Джонни Депп).
Один из самых необычных режиссеров современного Голливуда, Тим Бёртон уже много лет балансирует на грани между авторским и массовым кинематографом, не склоняясь ни в ту, ни в другую сторону (для авторского кино он слишком коммерчески успешен, для массового – чересчур своеобразен). В его картинах ощущается влияние не только неоготики XIX-XX веков и немецкого экспрессионизма, но и современного поп-сюрреализма (например, «Девушка в меховой юбке» Марка Райдена неуловимо напоминает Белую Королеву из «Алисы в Стране Чудес»). Странные персонажи, не вписывающиеся в привычный нам мир, аллюзии на классику кинематографа, яркие цвета на грани китча – Тим Бёртон снимает только те фильмы, которые хотел бы посмотреть сам. И, пожалуй, именно поэтому творения этого мрачного сказочника так полюбились зрителям.
Shy and unsociable, young Burton preferred to spend time alone: to draw, reflect on life and death, sitting between the graves in a provincial cemetery, visit the local cinema.
Tim Burton (Timothy Walter Burton) grew up in Burbank, California. North of Los Angeles, the US media capital is filled with the headquarters of major film companies such as The Walt Disney Company, NBC, Warner Bros.
And once it was a quiet suburb of Los Angeles. At that time, for 50 cents, you could see as many as three films (most of them were low-budget horror films). These films – about vampires and werewolves, alien invasions and fantastic monsters – largely shaped the inner world of Tim Burton and the aesthetics of his future films.
As the director himself once said: “My parents said that I started watching movies about monsters even before I started talking or walking. I was never afraid of monsters, on the contrary, I sympathized with them.”
Burton makes films about the inseparability of life and death, about the triumph of individuality, about people whom any layman would consider strange, and about monsters that often cause sympathy and sympathy, like Edward with scissor hands or Emily’s dead bride.
Robert Wiene, Friedrich Wilhelm Murnau and Friedrich Christian Anton Lang also created monsters, pouring out the anguish and pain of the German people on the screen. However, their monsters were much more terrible than Burton’s, since German cinema expressionism is a nightmare of the old empire, the lost illusions of post-war Germany plunged into the darkness.
The ban on the import and display of foreign films, enacted by the government of the Weimar Republic in 1916, and aversion to everything Germanic after the end of World War I, led to the relative isolation of German cinema in the 1920s and 1930s. And if Hollywood at this time removes unpretentious comedies in the hope of giving a rare smile to the exhausted viewers, then German directors create dark films about death, somnambulists and madness.
In Robert Vine’s film “The Cabinet of Dr. Caligari” (1920), the somnambulist Cesare, who sleeps in a wooden box and wakes up only on the orders of his master, predicts a quick death at the fair, while the city is shaken by a series of mysterious murders. This is the first ever motion picture showing an altered state of human consciousness (in order to best portray madness, expressionist directors used a moving camera).
Take a closer look: Doesn’t Cesare’s sleepwalker remind you of Edward Scissorhands? The heroes of German Expressionism with their pale faces and black holes in their eyes generally look like the predecessors of Burton’s characters: for example, Dr. Caligari became the prototype of the Penguin in the movie “Batman Returns”, and the inventor of Rothwang from “Metropolis” (1927) Fritz Lang has an external resemblance with businessman Max Shrek. And when you look at the gloomy Gotham, created by Burton, one immediately remembers Metropolis with its futuristic buildings and industrial Hell.
German cinema expressionism is about sharp corners and broken lines; curved and deformed space; contrasting lighting and play of chiaroscuro; expressive acting and bright makeup; deliberate close-ups, unusual camera angles and distorted reality.
Contrast is one of Burton’s favorite tricks: the black slums of London are different from Mrs. Lovett’s vivid dreams, and the small snow-covered town where Charlie Bucket’s family lives looks gray and dull compared to the sweet fairy kingdom of Willie Wonka. Like the classics of German cinema expressionism, Burton prefers to recreate the scenery in closed pavilions and does not shy away from experimenting with the shooting angle – it is worth remembering at least the finale of Charlie and the Chocolate Factory, where the camera was placed in the mouth of Willy Wonke (Johnny Depp).
One of the most unusual directors of modern Hollywood, Tim Burton has been balancing on the verge between auteur and mass cinema for many years, not leaning in either direction (for auteur cinema he is too commercially successful, for a mass one he is too peculiar). In his paintings one can feel the influence not only of the neo-Gothic of the 19th-20th centuries and German expressionism, but also of modern pop-surrealism (for example, “Girl in a Fur Skirt” by Mark Ryden subtly resembles the White Queen from “Alice in Wonderland”).
Strange characters that do not fit into the world we are used to, allusions to the classics of cinema, bright colors on the verge of kitsch – Tim Burton shoots only those films that he would like to see himself. And, perhaps, that is why the creations of this gloomy storyteller are so loved by the audience.
© Times of U